Интервью с учителем музыки Вальдорфской Школы №627 Михаилом Леонидовичем Стародубцевым, абсолютным победителем конкурса «Учитель года» 2008 года.

Михаил Леонидович рассказывает о том, в каких формах существует в школе театр и театральная педагогика, и о том, для чего это необходимо в Вальфдорской школе.

Александра Никитина: Когда в Школе №627, Вальдорфской школе им. А. А. Пинского появилась традиция делать проекты, связанные с театром в выпускных классах, и кто был ее инициатором?

Михаил Стародубцев: Мне трудно говорить про первые годы, потому что я работаю в школе не сначала. Школа начала работать с 1992-го, а я там преподаю с 1998-го. Первое, что я видел – инициатива родителей начальной школы что-то сделать для заканчивающих младшую школу, 4 класс. Хотя у нас нет резкой границы между начальной и средней школой, они хотели сделать к этой дате спектакль, кажется Чуковского. А потом в 2002 году ко мне обратилась группа родителей с просьбой помочь. И мы вместе с ними сочиняли сказку – попурри из разных сказок: кусочки из «Простоквашино» и так далее. Была общая традиция: на Новый год, как обычно, когда Дед Мороз приходил, что-то делать вокруг елочки. И вот в процессе общения с родителями мне удалось перевести все это на сцену, потому что там был один родитель, который очень здорово сочинял и был прекрасным аниматором. И получился спектакль. А потом уже родители стали обращаться с предложениями - сделать спектакли по классическим произведениям, и я им помогал.

Александра Никитина: А когда это перешло именно в проектную деятельность?

Михаил Стародубцев: Не было названия «проект», но по сути это всегда было проектом. Собирается группа незнакомых или мало знакомых друг другу людей, и за пару месяцев делает спектакль, а потом расходится. Когда первый директор школы Анатолий Аркадьевич Пинский думал о том, как назвать школьный театр, один из вариантов, который я предлагал — это как раз «Проект». А тогда ещё не было в моде идеи проекта в образовании. Мне казалось, что наша школа так устроена, что постоянно действующий театр это какая-то искусственная обуза: группа детей, которая постоянно обязана что-то ставить… А в проекте все время идет смена состава, ротация. Так школьный театр с тех пор в режиме проекта и функционирует.

Александра Никитина: Я помню, что когда вы в 2014 году показывали на фестивале «Пролог-Весна» спектакль «Прекрасное далёко» по пьесе Данилы Привалова, то он был в полном смысле слова выполнен как учебный проект. Как я понимаю, ученица 11 класса, Алина, выбирала текст, сокращала его и разрабатывала, как режиссер эту историю?

Михаил Стародубцев: Да. Индивидуальные и групповые образовательные проекты начались тогда же, когда во всех школах. И выбор театрального проекта — это просто индивидуальное решение. Ребята берут проект на год, где-то в середине 10 класса, и к февралю делают защиту. За всё время, наверное, театральных проектов было около пяти. У меня как у консультанта было двое: эта девочка и позже мальчик. Он сейчас актер театра «На Серпуховке».

Театральный проект ничем не отличается от других. Он проходит несколько этапов: выбор темы, потом выбор руководителя проекта (не обязательно из состава педагогов школы - это может быть специалист, родитель или знакомый), потом предзащита и защита. Ребенок обычно должен представить структуру своего исследования или художественного проекта в виде презентации и какого-то небольшого текста.

Хорошая практика - вести дневник проекта. Это тоже одна из форм, принимаемых в защите – там видны этапы. К творческому проекту чаще всего это больше подходит. Дневник с фотографиями; с рассказом какая была задача; что делал; как задача изменилась в процессе; в результате чего изменилась; какие были трудности; кто помогал.

Александра Никитина: Как вам кажется, какие основные компетенции приобрели авторы и участники театральных проектов? И что для Вас было основной педагогической задачей и ценностью?

Михаил Стародубцев: В случае с Алиной я на первом же этапе обнаружил, что она очень самостоятельный человек. И даже, более того, трепетно относящийся к чужому вмешательству. Всё, что она там сделала, было ее. Она сценарий правила. Её мама была прежде заведующей литературной частью Омского театра, и наверняка там была помощь еще со стороны. Алина сама договаривалась с ребятами, репетировала, договаривалась о времени, имея в виду, что у нас очень ограничены сроки на проект, и есть всего 2- 3 часа в неделю. Я больше со стороны наблюдал, и только немного ей подсказывал. И больше уже на последних этапах. Когда человек действует самостоятельно, он может полностью всю ответственность брать на себя.

Арсений тоже все делал самостоятельно. Я ему доверял, потому что до проекта у него уже были другие активности. В 9 классе на 9 мая Арсений самостоятельно делал композицию. Мы с учителем биологии только концепцию предложили. В театральной форме создать фантазию на темы мультфильма Гарри Бардина «Конфликт». Все начиналось с конфликта в песочнице, и кончалось атомной войной. А группа свободно собравшихся ребят 9- 10 класса фактически пришла работать именно с Арсением. Там не было истории про немцев, а было исследование причины: почему, как, где заложена беда, что люди друг друга не понимают. Потом Арсений делал проект на пару с другом. Подобрал музыку, перестроил зал, даже люстры повесил, чтобы создать атмосферу. Это была притча о художнике, полностью сочиненная им. Пластическая, поскольку у него сильная сторона — это сценическое движение, пластика. Сейчас у него с женой своя студия в Красногорске. Они поставили прекрасный детский мюзикл. И тоже дети сами все сочиняют.

Для меня главное в проектной работе - самостоятельность. И, наверное, здесь кроются все эти компетентности, все, что они набирают за это время.

Это точно также со взрослыми работало. Если родитель берёт на себя роль режиссёра, он уже и отвечает за работу. И получается отличный спектакль. Разделять ответственность можно только в каком-то уникальном случае привычного взаимодействия. Когда среди родителей есть профессиональные актеры и режиссеры, у них свое видение. У них профессиональный глаз и привычка определенным образом общаться с публикой. А остальные родители — это не профессионалы, а театральная работа очень связана с личностным, к тому же с публичностью, и это может очень сильно ранить. И тут нужно очень тонко работать.

Для меня это социальный проект. Театральный он уже во вторую очередь, как результат. В этом, наверное, самое большое значение и все компетентности: они лежат в социальной сфере. Важно встретиться, договорится, пережить какие-то неудачи - свои и других. Уметь слушать другого. Не просто оговориться, а это же еще в художественной сфере договориться. Это вообще другой уровень. Выбрать, определить художественный метафорический язык, который им нужен для этого произведения. И воплотить всё задуманное – чтобы это было здесь и сейчас.

Александра Никитина: А если это родительский спектакль, есть какие-то еще важные вещи, которые благодаря спектаклю случаются?

Александра Никитина: А что это значит для детей, когда родители участвуют в таких затеях?

Михаил Стародубцев: Думаю, это очень важный социальный опыт. Они помнят это потом всю жизнь. Когда мои восьмиклассники были в четвертом, родители ставили «Синюю птицу». Мама Оля Серебряная, известный бард, сочинила коротенькие песенки. Дети помнят эти песни до сих пор, все их поют. И вспоминают об этом спектакле с благодарностью. И сейчас на театральный проект они пришли во многом еще и поэтому. В нашей школе тема 8 класса – это человек. А человек — это не только его анатомическое строение, но и поведение. Поэтому театр здесь очень уместен. Да, я у них еще и музыку веду, и поэтому тоже они пришли свои силы попробовать в театральном проекте по теме года («Человек»). Но тот давний спектакль родителей – основная причина, как я думаю.

Что для детей еще значат родительские спектакли? Всегда здорово, когда дети видят, что родители могут быть другими, чем в повседневной жизни, а тут они совсем в другой реальности. И, мне кажется, когда родители выходят на сцену, дети их не очень даже узнают. По крайней мере, они смотрят совсем другими глазами. Они как-то по-особому переживают это взаимодействие. Потом обнимают их с особым удовольствием. Мне кажется, это очень важный опыт — что взрослые умеют договориться и вместе сделать что-то красивое.

Александра Никитина: А что происходит с театральной деятельностью в средней школе, когда заканчивается 4-ый класс? Что происходит у родителей и у детей?

Михаил Стародубцев: Начнем с детей. У детей из «обязательной программы» возможная встреча с театром это 8 класс. Желательно, постановка, осуществленная всем классом. Кто-то одним занимается, кто-то другим. И потом театральный фестиваль.

Еще зеленый свет для театра — это 10 класс. Будут они делать или нет — это их решение. Но вот сейчас у нас 2 десятых класса, и оба делают: одни «Волну» Тода Штрассера, другие «Воровку книг» Маркуса Зусака. Серьезные заявки.

Кроме 8-го, 10-го, класса еще у них есть варианты спектаклей в 7-м классе. Но мы это не очень приветствуем, потому что у нас зал перенаполнен. В 7-ом обычно бывают какие-то читки, спектакли внутри класса. Еще у нас еще есть преподаватели иностранного языка: английский, немецкий – и они тоже стремятся сделать спектакли. Они обычно выносят это на последнюю неделю апреля - неделю иностранных языков. А ещё в начальной школе часто бывает, что один из учителей с четвероклассниками делает с ними кукольный вертеп. Всё по-разному. Всё живое.

Вернёмся к 8 классам. Первое полугодие – исследовательский проект «Театр». Пришли ко мне участники из двух 8-х классов. Мы сделали практическое исследование элементов театра: сценического внимания, действия, речи и общения. Теперь, во втором полугодии, я с одним из этих 8-х классов ставлю спектакль к фестивалю. Я с ними начал разговор примерно на такую тему: что для вас конфликт; какой главный вопрос, с которым вы живете, и есть ли такой; что для вас щенячье счастье, как вы его переживаете; вспомните последнюю фразу, которая вас взбесила. Я иду на ощупь, я понимаю: они нуждаются в том, чтобы это высказывать. Им сложно сделать это в публичном поле, поэтому мы делаем это через «шляпу», вначале через анонимность. Тот, кто пишет записку и кладёт в шляпу, тот ставит проблему для всех. Мы не знаем автора, и обсуждаем проблему все вместе. Обсуждения мне кажутся довольно продуктивными. И когда тема определена, идет активный поиск текста.

Для меня важно, чтобы дети пережили свой внутренний опыт по-честному. Мне важно, чтобы они не уходили в пространство самодеятельного театра, где они якобы по-взрослому изображают взрослых.

И второе полугодие мы уже будем ставить спектакли. Это всегда разный путь, но обычно это идет как выстраивание диалога с детьми. Один из предыдущих классов ставил спектакль по повести Андрея Жвалекского и Евгении Пастернак «Хочу в школу». Дети сами выбрали материал. Там был интересный ход. Сначала другой класс сделал трейлер на несуществующий фильм «Я хочу в школу», это был кинопроект. 8-ой класс заинтересовался, и решил сделать театральный проект. Сами написали сценарий и поставили. Им не я помогал, другой педагог. Щукинское училище проводит конкурс, и они там завоевали призовое место.

Мы начинали первый этап работы над проектом уже в сентябре: разговор, какие-то упражнения, этюды. Прошлый класс был трудный, это были дети, не очень слышащие взрослых. Они отрицательно относились ко всем проявлениям нашей взрослой инициативы. И мы старались их не трогать. Мы дали им возможность делать свой сценарий на любую тему. Договорились о сроках, когда мы друг другу показываем результаты. Мы, взрослые тоже делали свой вариант, и ребята должны принять решение. Они хотели делать что-то по книге Наринэ Абгарян «Понаехавшая». У них не получилось сделать сценарий, получилось полтора листочка мало внятного описания. А мы представили на суд «Типа смотри короче» Жвалевского и Пастернак. И ребята, которые принимали решение, скрепя сердце, выбрали наш, взрослый сценарий: «Мы понимаем, что у вас лучше, но мы внутренне не очень согласились». Поэтому случился сложный проект. В результате длительных дебатов только в начале апреля мы приступили к репетициям. Но, я понимаю, что, если бы мы не договорились, бесполезно было бы приступать к репетициям. А когда мы договорились, то дальше все обычно происходит быстро. Но тут интернет сыграл с нами злую шутку. Когда мы вышли на десятидневные майские каникулы, родители заглянули в сценарий. И тут началось возмущение: «Это что, герои тут будут пить и курить? Наши дети не такие!» А 11 мая я услышал эти тексты уже из уст детей. «Нам стыдно это играть». Я говорю: «Подождите, вам не стыдно делать это, скрываясь за трансформаторной будкой, а на сцене говорить об этом стыдно, да? И до каникул вам было нормально поднимать эти темы, а сейчас вот, после майских праздников что-то изменилось?»

Была большая встреча с родителями в кабинете директора, где были инициаторы этого разговора. Я им сказал, что сейчас от всей работы, которая была проведена в течении года, осталось пепелище. И мы, как Феникс должны за последние там 2- 3 недели мая всё восстановить. И мы в последние дни мая буквально каждый день встречались. Осталась группка детей, ровно столько, сколько нужно: 12 человек.

Нельзя сбрасывать со счетов, что социальная ситуация этого класса была не очень здоровая. Родители были недовольны классным руководителем в начальной школе, и его убрали. Возможно, они были правы. Потом началась частая смена классных руководителей. «Тело класса» не очень сформировалось. Я их взял на музыку в 7-м классе, и меня удивляло, что они могли позвонить своему родителю и сказать: «Ой, мама, у меня живот болит, я хочу домой», – и родитель, не интересуясь тем, что происходит на самом деле, спокойно требовал отпустить ребёнка с урока. Они ходили Бог знает как в самый сложный школьный период. Обычно если за предыдущие 6 лет всё правильно подготовлено, то в этот момент реализуется вся мощная подростковая энергия. Она может быть направлена на выстраивание новых взаимодействий, нового творчества, свободы. Они в это время хотят свободы. И я сразу свободу эту даю, прямо 1 сентября.

Итак, когда тема и материал по завершении первого этапа работы выбраны, начинается театр в жизни. Разговоры о ролях: кто кого хочет сыграть. У меня очень сложный проект, был 2 года назад. Очень важные приобретения и потери. Две девочки пробуются на роль Милки в повести Жвалевского и Пастернак «Типа смотри короче», очень хотят играть «отрицательную» роль. Все хотят, конечно же, её. Мне помогала мама, профессиональный сценарист. Она их прослушивала. И две девочки ушли к ней, а потом одна возвращается и говорит всем нам, которые сидят и другую сцену репетируют: «Знаете, у нее лучше получается». Она не про себя говорит, она говорит: «У НЕЁ лучше получилось». Вот это важный социальный результат. Он, может быть, не очень заметный, ребята, может, его и пропустили, но для меня это было очень важно. Важно, когда мы, создаём такое сообщество, где не важно, кто ты: гриб или Джульетта, но ты – важный участник спектакля, и у тебя есть своя незаменимая роль. Роль в широком смысле, она может быть без слов или со словами, на сцене или за сценой. Я им задаю вопрос: «А роль — это как? Ты же не можешь осуществить её без осуществления целого? Поэтому ты не можешь репетировать только свой кусочек, а потом туда его встраивать?» Часто у родителей бывает такое представление. А я говорю: «Мы все вместе это делаем. И ты здесь находишь, исходя из общего замысла, тебе надо сделать своё дело, чтобы какой-то новый штрих внести в это общее». Это важная очень работа.

Михаил Стародубцев: Это непростой вопрос. Мы пробуем решить его в сотрудничестве с другими проектами. Второе полугодие – время творческих проектов. Вся проектная работа в целом происходит под руководством классного руководителя. Мы сейчас пригласили в проект костюмера, который будет заниматься костюмами. Это не значит, что нам точно нужны будут костюмы. Но есть отдельный проект, посвящённый костюму, и, если будет нужно, мы будем сотрудничать. В каждый проект приходят ребята из разных классов. Есть проект по гриму, его ведёт наша выпускница. И тут тоже: может он нужен будет в спектакле, а может не нужен. Есть ещё проект о свето и звуко оборудовании. Это всегда есть, независимо от спектакля. У нас есть наш технический специалист – преподаватель информатики, он отвечает за такие проекты и за то, чтобы подготавливать новую смену для работы в рубке. Потому, что у нас есть не только театр, но и эвритмия, и все время нужны какие-то люди, которые будут освещать. Эвритмия — это всегда работа с живым звуком, поэтому звук там - не существенная потребность, ну а в театре важен звук. Это тоже дети. И в организационном плане это непросто. Сложность ещё и в том, что в параллельных проектах нам нужно делить зал на эти 2 часа в неделю. Ну, и перед прогоном я заранее предупреждаю, что 2–3 раза нужно будет прорепетировать «до упора».

Александра Никитина: А как продолжают развиваться театральные проекты с родителями?

Михаил Стародубцев: А с родителями, прежде всего, 11-й класс. Еще может быть что-то большое в 9-ом, потому что девятый тоже выпускной. Но обычно акцент в 11-ом. Встречаются родительские коллективы, которые и там, и там, успевает. Бывает, что в 9-м они делают сами небольшое поздравление, но в 11-м большой спектакль. Важно, когда тема – решение родителей, и когда эта тема откликается на какие-то реальные проблемы детей. Тогда я только помогаю им с режиссурой, но трудятся они очень здорово. Прямо в зале одни кроят костюмы, пока другие репетируют.

Александра Никитина: А какие еще есть формы театрального бытия в школе? Может быть, на каких-то уроках театр прорастает и живет, развиваются какие-то театральные методы?

Михаил Стародубцев: «Я Вам не скажу за всю Одессу», для этого надо специально изучать эту деятельность. Могу про себя сказать. Это, конечно, только элементы театральной педагогики. Ну, например: с тем же 8-м классом, поскольку тема «Человек», есть тема «Биография». Ребята работают над биографией какого-то человека, которого сами выбирают. В самом начале я развожу понятия биография и жизненный путь. Факты жизни и жизненный путь могут быть разной длины: длинная биография –короткий жизненный путь, о котором никто не знает, и наоборот: 23 года прожил – и мы знаем, что человек прошел большой путь. Начинается работа с прекрасного романса «Выхожу один я на дорогу». Мы поем, и потом я им задаю вопрос: «Почему один? Почему дорога кремнистая? Что это он отправился ночью?» Ну и так далее. Выходим на тему жизненного пути через музыку и поэзию. Потом у них по музыке идет Шуберт. Там сначала «Прекрасная мельничиха»: любовь… И это тоже символический язык. А потом «Зимний путь»: «Почему я чужим пришел сюда и чужим покину край? Почему я чужой?» Оказывается, потому, что я теперь принимаю ответственность за свою судьбу сам. В течении этого года происходит трансформация. В 15 лет раньше из дома выставляли и – давай иди сам зарабатывай, начинался процесс цехового учения. И дальше 7 лет ты каждый год, меняя мастера, переходя от одного к другому, становился мастером. Каждый тебе дает огромную грамоту с огромной печатью, что ты вот освоил у этого мастера, потом у этого… Они есть, эти грамоты в немецких музеях. А через 7 лет ты получал грамоту, что ты можешь открывать свое дело. Это не придуманная история. И я встречал таких молодых людей. Сейчас это немножко маскарадная история, но, тем не менее, они и сейчас ходят. Циммерманы (те, кто из дерева строит) – такой цех в Германии: они ходят по всей стране, и не могут возвращаться домой в течении 7 лет.

И вот в этот период, когда подростки начинают брать на себя ответственность за свою жизнь, театр — это способ выстраивания, налаживания отношений с собой и с другими. Именно в этом смысле он ценен. Не для того, чтобы сделать какую-то постановку.

В других Вальдорфских школах обычно театральные методы работы инициируют классные руководители. В Самаре обычно хорошие школьные спектакли. Это театральный город, много профессионалов. В Калуге мы видели очень хороший спектакль, там маленькая школа, педагог – журналист, и он в своём городе – звезда. Спектакль шёл минут 20, но мы прямо все обрыдались. Это для меня до сих пор сильное переживание. Я не понимаю, как этого можно было достичь. Это было по отрывкам из пьес и по письмам.

Нам часто ставят в укор, что у нас театром занимаются родители и непрофессионалы-педагоги. Наше преподавание основано на личностном участии и осознанном выборе. А то, что человек, часто родитель, не имеет базового педагогического образования, ещё не говорит о том, что он не профессионал. У нас есть трехгодичный семинар, который готовит именно к такому виду преподавания. А потом обязательно происходят регулярные методические встречи, где он продолжает учиться, и в итоге качественно разбирается в педагогике. Среди наших учителей есть победители педагогических конкурсов очень высокого уровня. Это живая жизнь, что и привлекает не профессионалов в эту педагогику – это жизненный выбор.

Каждая Вальдорфская школа «счастлива по-своему». У каждой свои собственные традиции. Но, в принципе, театр и искусство есть везде. Потому, что темы года более или менее общие.

Программа распределяется по 7-летиям. Первое 7-летие в жизни ребенка проходит под знаком «мир добр». То есть мы делаем такой жест, оберегающий ребенка в основном в лоне семьи. Но потом он, как бы рождается в школу, и дальше «мир прекрасен». До пубертата он прекрасен. То есть все, что мы делаем, должно быть красиво. Красиво — это доказательство оправданности. В 5-м классе мы изучаем деление струны, и доказательством красоты является не геометрическое доказательство, оно будет в 7-м классе, а красивое звучание интервалов: квинта, кварта или октава. И так положено во всех предметах. Поэтому всегда, особенно там, где предмет преподается эпохами, всегда есть ритмическая часть, и она обычно художественная. Либо это стихи, пение, либо спектакль. Первые 15-20 минут каждого большого, сдвоенного урока, первого урока в начале дня проходит эта эстетическая тема. Они могут там учить какой-то текст, потому, что все классы, так или иначе, выступают. Это может быть какая-то поэма, длинное стихотворение Бродского, «Калевала» в 4 классе, или какое-то древнегреческое действо в пятом, или рыцарская поэзия и ритуалы в 6-м. Это такие элементы, которые, так или иначе, встраиваются в образовательный процесс. Это такой театр в жизни.

«Калевалу», конечно, представляют на сцене с определенными двигательными задачами, тоже художественными, чтобы освоить своеобразный ритм эпической древней поэмы, чтобы «притоптать» вот это свое земное, приход человека на землю. Это тоже важно из восторженного мира перенестись на землю. Меняется походка, меняется много всего.

На своих уроках я иногда придумываю какие-то элементы театрализации. Конечно, у меня нет академической распевки в 1-м классе: мы летаем на звездолете, который озвучиваем: у-у-у. И вот таким образом разминаем голос. Я стараюсь, чтобы не было скучных заданий: «Вот сейчас мы разучиваем песенку». Нет, к нам приходит какой-то персонаж, он что-то рассказывает. Или птичка, которую зовут Си, поёт нам песенку, а ей нужно помочь – и она любит она синее небо. Вот у нее такой стишок (я им сочинил), чтобы там «си, си, си» все время повторялось. И так далее.

У другого нашего музыкального педагога, Татьяны Анатольевны Рокитянской, предмет называется «Образно-двигательная музыкальная грамота». То есть всё строится от образа. В Вальфдорской школе всё пронизано образным познаниям мира. Не помню, в каком это классе, в 6-ом, кажется, когда начинают проходить проценты, часто бывают ролевые игры внутри класса: ребята вычисляют банковские проценты или какие-то моменты, связанные с экономической географией. В 7-м классе – эпоха географических открытий, там театрально можно с Колумбом поработать или с Мартином Лютером, тоже очень интересно.

Михаил Стародубцев: Да-да, именно так. Когда-то учителя нашей школы разрабатывали вместе с Институтом художественного воспитания такие комплексные блоки уроков для 6 – 9 классов. В этих уроках была общая метопредметная тема. Я помню, делал урок по «Джоконде» для 7-ого класса. Мы не призывали детей восхищаться картиной, но это восхищение само собой там было скрыто. У нас была детективная история: мы искали чемодан, в котором ее унесли. Таким образом, актуализировался ее размер, в общем-то не очень большой, 70 на 50. Потом мы расшифровывали надпись, это была специально состаренная надпись, сделанная, как писал Леонардо, – в обратную сторону. Нужно было понять, что нужно подставить зеркало. А в конце мы выходили на саму «Джоконду», и выясняли признаки её совершенства: золотое сечение, где оно, и что это такое. А само художественное впечатление оставалось как бы за кадром.

В 9-м, в 10-м классе уже идет история музыки, хотя это не история, а скорее рассмотрение музыки сквозь призму разных других искусств. И мне важно не то, что они говорили о своём восхищении, они, конечно, услышат красоту музыки, но мне важно, чтобы мы расшифровали её язык. Мы выяснили, что такое влюбленность в музыке, и были какие-то ещё элементы психологии. Кто-то, например, брался при помощи Google-переводчика перевести арии, и сделать русские стихи за эти 10-15 минут. Кто-то, зная точный перевод, но, не имея возможности говорить, выражал это с помощью пластики. И потом, когда 3 минуты в конце ария звучит на итальянском языке, им это ясно и понятно. Но мне важно, что они делают, когда они вышли из класса. Они делают так: «Ооо!» И это мне важнее всего, потому, что, значит, до них дошло, они внутри музыки.

Был такой эксперимент, не помню, кто его проводил, когда исследовалось не то, что в изложении было детям дано, а то, что они делали в течении 10 минут после изложения. Так вот, Вальдорфские дети обычно рисовали на тему изложения. То есть они в теме. Это важно, потому что либо ты совсем отстранен, либо ты можешь воспринять произведение искусства как свое, личное. Это для учения, мне кажется, самое важное.