Ульяна Егоровна пошла на детский спектакль. Одна, без своего класса и без внуков. Случайно получилось. Были каникулы, все дети поразъехались, и вдруг подруга предложила пропадающий билет. А в итоге сама ещё и заболела. Но про спектакль говорили много хорошего, и Ульяна Егоровна решила, что пусть и детский, пусть и совсем одна, но она сходит.
Перед театром она обратила внимание на бабушку с маленьким мальчиком, которые вели сложные переговоры. Мальчик упрямо твердил: «Не хочу спектакль, не пойду, не пойду!»
А бабушка его уговаривала: «Ну что ты, Рудик, упрямишься? Сходим в театр, я тебе потом мороженице куплю». Но мальчик упорно твердил своё: «Не хочу, не пойду, не хочу, не пойду!»
– Надо же, – подумала Ульяна Егоровна, – я бы в детстве за театр отдала все мороженки на свете, а тут уговаривают, как будто ведут на приём к зубному… Какое же избалованное поколение растёт! И всё продолжают и продолжают баловать!
Фойе в театре было небольшим. И Ульяна Егоровна устроилась на диванчике недалеко от столиков с карандашами и детскими журналами. За столиками сидели дети, некоторые рисовали или рассматривали картинки, некоторые скучали. Невдалеке стайками или поодиночке стояли мамочки. Одни болтали, другие уткнулись в телефоны. Время от времени дети старались обратить на себя внимание, и тогда одни мамы, отрываясь от своих дел, с укоризной говорили:
– Ну что ты всё время ноешь? Ты уже большая девочка. Тебе поставили карандашики, вот и рисуй спокойно. Дай мне отдохнуть.
А другие мамы говорили:
– Ну что тебе, золотко? Хочешь газировки? Хочешь мармеладку? Хочешь я тебе мультик в телефоне включу? – и, сторговавшись на чём-то, успокоено возвращались к своим делам.
– Как-то это неправильно, – опять думала Ульяна Егоровна. – Понятно, мамочки устали. Но раз уж пошли с ребёнком в театр, что же мультики-то включать? Надо же как-то настроиться. Надо же как-то поговорить с ребёнком что ли…
Потом начался спектакль. Он был очень красивый, поэтичный и немного грустный. На авансцене была выложена, казалось, настоящая морская галька и камушки. Над планшетом трепетали разнообразные паруса. Шум моря, крики морских птиц и звон корабельных рынд по-разному аккомпанировали разным сценам спектакля.
Кругом сидели родители с детьми. И дети иногда спрашивали:
– Мама, а что такое бушприт?
– Сиди тихо, в театре нельзя разговаривать! – шептала мама.
– Ну, да, верно, нельзя, – думала Ульяна Егоровна. – Но ведь он теперь смотреть не сможет, пока не поймёт. Может, всё-таки как-то очень тихо на ушко можно было ответить?
– Мама, а про кого они говорят? Кто это такой – Борей?
– Сиди спокойно, смотри, – шептала мама. – Ну, кто это? Кто? – Не знаю, дядя какой-нибудь.
– Как дядя Боря?
– Да, как дядя Боря, замолчи уже, не позорь меня!
– Как же это, – печалилась Ульяна Егоровна. – Взрослый человек, а не знает названия ветров. И ребёнку голову морочит.
– Папа, а кто такие поморы? Они что, все померли?
– Погоди, сейчас в Википедии посмотрю, – отозвался папа, и справа от Ульяны Егоровны засветился экран телефона.
– Час от часу не легче, – думала она, – хоть один решил ребёнку ответить, так и тот в телефон полез. Мало, что тёмную сцену засвечивает, так ещё, не дай бог, сейчас колонки фонить начнут. И такую красивую сцену всем испортит.
К счастью, папа справился быстро, и больше ничего не случилось.
– Поморы – это кто у моря живёт.
– У этого? Или у тёплого?
– У этого, у этого. У холодного.
Спектакль был не простой, с двойным дном. Для маленьких детей, может, о морских приключениях мальчишки, который сбежал от мамки. А для тех, кто постарше, – и о зове судьбы, и о связи характера человека с вскормившей его природой, и о народной мифологии, отводящей мужчинам и женщинам разную роль в мироздании, и много ещё о чём… Перед Ульяной Егоровной сидели два мальчика лет шести. Наверное, братья. Может, даже близнецы. Было забавно смотреть, как во время особенно драматических моментов действия у них одновременно вытягивались шейки, и, казалось, даже хохолки на макушках приподнимались. Иногда мальчишки одновременно крепко прижимались друг к другу, а иногда как будто сдувались и опускались в кресла. Ульяне Егоровне было даже жалко, что она не видит их мордашек, так хорошо и увлечённо они смотрели. Спектакль был довольно тихий. Но иногда по залу пробегал смешок, иногда волна вздохов, а под финал у Ульяны Егоровны на глаза навернулись слёзы.
После спектакля она некоторое время постояла около сцены, с удовольствием разглядывая детали декорации. Некоторые детки подходили и трогали пальчиками камушки, канаты, игрушечные кораблики. Театральные служители разрешали, не ругались, просили только трогать осторожно.
– Какой хороший, добрый театр, – думала Ульяна Егоровна.
Выйдя из зрительного зала, она направилась в дамскую комнату. Театр находился не близко от центра, а учительница жила и вовсе на другом
конце города. Путь предстоял нешуточный. И только она зашла в кабинку, как шумно хлопнула соседняя дверь, и рядом начался очень странный разговор.
– Ну, быстрее давай! Да не трогай ничего тут руками! – на повышенных тонах говорила мама.
– Я не трогаю, - обиженно отозвалась дочка. – Знаю я твоё «не трогаю»! Всю программку измусолила во время спектакля. В рот, небось, совала.
– Не совала. – А ну, покажи язык! Вот, весь синий – «не совала»! Сейчас вот как отвезу тебя в больницу, чтобы тебе там кишки промыли, как следует. И мозги заодно.
– Я не хочу в больницу, – захныкала девочка.
– То-то не хочу! А ну рассказывай быстро, что поняла в спектакле!
Девочка молчала и обиженно сопела.
– Ты язык проглотила что ли? Или дурочка совсем? Я с кем разговариваю?
– Я не дурочка.
– А раз не дурочка, рассказывай, что поняла.
– Что мальчик убежал от мамы, – выдавила девочка.
– Так, убежал. И что? Да ты будешь писать, наконец? Или мы тут заночуем?
– Буду.
– Ну, так убежал, и дальше что?
– Я не могу писать и рассказывать.
– Ничего ты не можешь! Горе, а не ребёнок! Вот вернёмся домой, что ты папе скажешь?
– Что мы смотрели спектакль и мне очень понравилось.
– А если тебе понравилось, что ты смотришь так, будто тебя тут пытают?
Девочка расплакалась. А Ульяна Егоровна больше не могла слушать и выскочила из кабинки, решив, что зайдёт в туалет в кафе около метро.
«Будто тебя тут пытают», – повторяла она про себя, и сердце её гулко билось. «Пытают. Конечно пытают. Теперь я понимаю этого мальчика у входа. После такого никогда в жизни больше не захочешь идти в театр! Ни за какое мороженное!»
А потом, за столиком кафе, она думала уже спокойнее:
– Мамаша, конечно, дурная. И кем-то крепко обижена. Но даже если без агрессии. И даже если не в туалете. Как должен ребёнок ответить на вопрос «что ты понял?» Он только что вытягивал шейку, дрожал от волнения, трогал деревянный бок кораблика. А тут мы со своим: «Что понял?» Даже взрослым непросто облечь переживания в слова. А как же это может ребёнок? И ещё вот, правда, какой неуместный вопрос: «Тебе понравилось?» Я пью кофе и смакую миндальное мороженное. Это мне, конечно, нравится. Но вот сейчас я всплакнула на спектакле. А он, ребёнок, пережил настоящий страх, когда на море поднялся шторм. И
можно ли эти переживания вместить в слово «понравилось»? Ребёнок хочет быть хорошим и не хочет быть неблагодарным. И он, конечно, скажет «понравилось». Но это не будет правдой. Это будет не совсем правдой. Вернее, это будет такой сложной правдой и неправдой, которая отучает нас отличать одно от другого.
Ульяна Егоровна поняла, что окончательно запуталась. Но при этом она поняла ещё что-то очень важное. Теперь, когда она пойдёт в театр со своими внуками или со своим классом, она точно не будет спрашивать «тебе понравилось?» и «что ты понял?» Наверное, она будет прислушиваться к тому, что происходит в ней самой, и спрашивать о том, что ей самой важно и интересно в этот момент.
Вот сегодня, может быть, она спросила бы о том, что чувствуешь, когда гладишь деревянный борт кораблика? Какой он? Тёплый? Холодный? Какой ещё? А галька в руке? Какая она? Не такая, как дерево? Чем именно другая? А потом она бы спросила, что нашёптывал мальчику из сказки шум прибоя? Он ведь слушал его очень внимательно, внимательнее, чем маму. О чём могло говорить ему море?
А потом Ульяна Егоровна вспомнила бесконечные детские вопросы в зале и подумала, что ещё надо спросить, какие самые непонятные слова ребёнок услышал в спектакле? И на что они похожи? «Поморы», «помереть» – «море»… Это же интересно, что мальчик так услышал. Неправильно, но что-то в этом есть, какой-то образ. Ведь в сказке говорилось о том, сколько моряков погибли в море.
Мысли её снова вернулись к звуку прибоя, который был в спектакле то грозный, то ласковый. И она подумала, что можно ведь не только говорить, но и поиграть. Пошуршать бумажками, камешками, пошуметь водой в бутылочке. Она пошумит, а дети переведут – что сказало игрушечное море. А потом они по очереди пошумят и будут разгадывать язык звуков.
А потом, потом уж можно поговорить и про то, что же там в спектакле с кем случилось? И кто чего хотел? И кто как изменился? И кто что понял? И что за послание герои спектакля отправили нам, зрителям? Но это потом, потом, а сначала дожить, дочувствовать, доиграть. Иначе мысль будет ложной, мертворожденной. И Ульяне Егоровне очень захотелось пойти со своими детьми на этот спектакль. А уж раз ей чего-то хотелось, она это обязательно делала.
